Наш земляк Михаил Проценко из поселка Коксового стал автором газеты «Хозяйство» и публиковал там несколько своих историй. Принес и нам в редакцию несколько материалов. Надеемся, они будут интересны нашим читателям.
Работал я тогда на автобусе, еду домой уже пустой. Подбираю трех мужиков, едем. Один другому говорит: «Вань, ну, сбреши еще что-нибудь». Он вздохнул и начал рассказывать.
− Хоть верьте, хоть нет. Позавчера меня теща и жена лечили, а я их потом уму-разуму учил. Дело было так. Прихожу с работы, на шабашке был, а сын Васька шепчет: «Пап, тебя баба с мамкой лечить собираются. В гости бабка Макаровна заходила, хвалилась, что своего зятя Гришку вылечила − пить перестал. Обещала принести самогон с собачьими… какашками». Я на ус намотал.
А у меня с собой пол-литра самогона, Семеновна за шабашку расплатилась. Перед тем как зайти в хату, я зашел в гараж, был у меня плоский пузырек от коньяка, налил его − и в карман, немного хлебнул, попробовал, крепкий иль нет. В бутылке осталось на донышке, пальца на три, ее тоже с собой прихватил.
Захожу в хату, со свежего воздуха слышу запах духов и спрашиваю, кто у нас был? Теща отвечает: Макаровна была, посидела, новости рассказала с их края. Достаю бутылку из кармана, ставлю на стол, давайте вечерять. Они с жинкой быстро собрали на стол, я разлил им по рюмочке и говорю, у Семеновны закончился, сказала, последний налила. Теща меня успокоила: «Вань, не горюй, ты ж на днях не допил, а я прибрала». И быстро ставит на стол, а я говорю, а закусить-то нечем, ни огурцов соленых нет, ни сала, что это, борщ да картошка. Жинка быстро за огурцами, а теща за салом. И когда они разбежались, я вылил это «лекарство» в помойку, налил из пузырька своего в их бутылку и ожидаю.
Прибежали, все приготовили, я начинаю разливать им − они отказываются. Ладно, говорю, мне больше будет. Наливаю полстакана, хлопнул, чувствую, они смотрят с любопытством. Я закусил, наливаю еще и думаю, как разыграть, начинаю крутить головой, вылупляю глаза, говорю, что меня водит не туда. Подымаюсь, говорю, спасибо за ужин. Подхожу к теще, наклоняюсь, она подставляет мне щечку целовать, а я раскрываю рот и сильно кусаю за плечо и кричу гав-гав. Глаза вылупил, руки расставил и к жинке, они ходу на улицу, во двор. Прошло, наверное, полчаса, думали, зайти в хату, я рычу, гавкаю. Забираю матрас и подушку с кровати, кладу поперек входной двери и одетый ложусь. Примерно через час снова просятся, голосят, а я гавкаю, рычу, они видят, что им не пройти. А меня берет смех − померзнете. Они надумали затопить печку в летнике. Было тихо, печь охладела и дымит, не разгорается. Снова просятся: «Ванечка, пусти», а я не сдаюсь. Не понимаю, почему я не мог заснуть, сам себе удивляюсь, наверное, вошел в роль собаки-сторожа.
Пришло утро, снова просятся, пускаю. Заходят молчком, надутые, дрожат. Я говорю, садитесь к печке. Я вам лекцию прочитаю. Вы думаете, у Макаровны все прошло гладко. Гришка чуть дуба не дал, ребята спасли, скорую вызвали, промывку желудка делали. Он натерпелся такой боли и поэтому теперь боится пить, что они ему предлагают, но я же не Гринька, а Ванька − не дурачок, всю вашу лекарку разгадал, слишком вы старались мне угодить, а я-то пил свое заработанное, а ваше вылил, когда вы бегали. И чем я вам не нравлюсь? Ванька, сделай то, сделай другое. А если бы я помер, дети остались сиротами, вы об этом подумали? Вот я вам и сделал холодный душ, чтобы впредь думали холодной головой!
Довез я тогда пассажиров, а через два дня слышу, женщины смеются, рассказывает одна бабка Дуня, как Ванька осатанел, жену морозил в летнике. Ну, думаю, значит, не брехал Ванька. Вот такая история-быль.
Михаил ПРОЦЕНКО.
Пос. Коксовый.